Афродита любила, когда вокруг красиво. В последние лет десять, когда мир смертных начал вдруг казаться прогнившим, а вся красота в нём – насквозь фальшивой, она предпочитала окружать себя хотя бы видимостью прежнего блеска – это, разумеется, ни капли не помогало, но она хотя бы пыталась. Апартаменты, в которых она прожила весь последний год, выбирал Эрот, а оплачивал.... Впрочем, Афродита о таких мелочах даже не задумывалась. Кто-то, обязательно безумно влюблённый, оплачивал, и ладно – зачем заострять на этом лишнее внимание? Тем более, ей здесь, в общем-то, нравилось. Она всегда питала необъяснимую страсть ко всему красивому, вычищенному до блеска и сияющему: на дворец квартира не тянула, зато, в отличие от королевских замков средневековья, которые она до сих пор вспоминала с теплотой, здесь были все удобства. И Эрот, кажется, весь последний год проходил в какую-то жутко престижную школу неподалеку. Или не проходил? Иногда Афродите казалось, что она плохая мать. Потом, правда, она довольно быстро приходила в себя, вспоминая, что ее сыну лет на самом деле больше, чем всему этому городу, но осадочек-то все равно оставался. В такие дни, а случались они не так уж часто, она решала обзвонить своих детей – или хотя бы их часть – и спросить, как у них дела. Дела, обычно, шли неплохо, и ее такой ответ вполне устраивал. До определённого момента. Дня, когда объявили о смерти христианского Иисуса.

Вот тут Афродита забеспокоилась.
Узнала она в тот же день, тогда, когда дети неожиданно начали звонить ей сами. Когда тебя хотят услышать Деймос и Фобос – это само по себе достаточно ужасно и страшно, а уж когда при этом они рассказывают, что-то ли вчера ночью, то ли прямо сегодня умер один из сильнейших, как бы это ни удручало, богов современности, и не так, как в прошлый раз, на несколько дней, а окончательно – это и вовсе перебор. Разумеется, сначала она не поверила, да и, честно говоря, не верила вплоть до Совета, на который явилась с твердым намерением объяснить всем, что шутка не удалась. Шутка оказалась правдой, и единственное, что Афродита смогла сказать, глядя на грызущихся представителей разных пантеонов, что мир сошёл с ума. То, что большинство из них она видеть не рада, богиня благоразумно оставила при себе, сочтя, что те, кому следует, и так понимают это достаточно хорошо. Сразу же после окончания экстренного заседания она, не задерживаясь для обмена любезностями, отправилась домой с твердым намерением запереться в четырёх стенах и больше никуда не выходить ближайшие лет сто.
Эроту затея не понравилась. Сама Афродита, впрочем, тоже признала, что план не такой уж идеальный, и от него придётся отказаться. Запугивать сына не хотелось, поэтому, мягко съехав с темы прошедшего Совета, богиня, сославшись на усталость, отправилась в ванну. Первые минут десять она слушала возмущенные возгласы Эрота, который сетовал на то, что его все вечно считают слишком маленьким, потом – его рассказы, что он пойдет и сам найдет и обезвредит всех преступников, и, наконец, когда мальчик понял, что жизнь – это одно сплошное разочарование, рассуждения о том, что следует хотя бы пойти прогуляться. Кажется, так он и собирался поступить, во всяком случае шаги по направлению к двери и звук защёлки она слышала.

Оказалось, все не так просто: когда Афродита вышла из душа, на ходу поплотнее запахивая полотенце, ее ждал не только так и не ушедший никуда Эрот, но и Гермес собственной персоной. Явился, значит. А на Совете, зараза, сел куда-то подальше и всю дорогу молчал, так ни разу и не высказавшись по поводу всего происходящего. Слишком долго молчал. Лимит, видимо, был исчерпан, потому что сейчас он, очевидно, хотел поговорить. Если она все еще была в состоянии угадывать его настроение. А она была.
– Привет, – она обняла Гермеса и мягко поцеловала его в уголок губ, а после присела за стол и закинула ногу на ногу. Гермес нервничал. Она нервничала. Не нервничал только Эрот, которому, кажется, все произошедшее до сих пор казалось какой-то забавной игрой. Парень уселся напротив Афродиты, подпёр руками подбородок и с самым заинтересованным видом, переводя взгляд с матери на отца и обратно, потребовал объяснений.
– Ну, что? Когда мы отправимся искать убийц этого божка, который заявлял, что он и есть любовь?
Афродита смерила сына осуждающим взглядом и наклонила голову к плечу. Эрот всегда слишком много на себя брал, но в этот раз его шутки не казались смешными даже ей, а уж казалось бы.
– Кажется, ты куда-то шёл, правда?

Выслушивать обиженное «Ну мам!» и наблюдать, как заискивающе Эрот глядит на отца пришлось недолго: мальчишка быстро понял, что пока он здесь, никаких разговоров не начнётся, и с лицом, выражающим буквально всю скорбь мира, гордо удалился, не забыв на прощание хлопнуть дверью. К вечеру, или, может быть, к утру, он, разумеется, остынет и вернётся, а она хотя бы сможет говорить спокойно.
– Хочу, турка в шкафу, – она снова обратила свой взгляд на Гермеса и поджала губы. – Еще бы лет триста с ними не встречалась, ты же знаешь, эта бессмысленная грызня в попытках доказать, чей пантеон лучший, меня угнетает. Ты видел самодовольные лица скандинавов? Это не то зрелище, с которого мне нравится начинать свой день.
Богиня тяжело вздохнула и, придирчиво осмотрев чуть пожухший букет нарциссов в вазе на столе, провела около него рукой, заставляя цветы посвежеть. В квартире, кажется, был беспорядок, но к этому она относилась философски. В конце концов, она же обещала после того случая с Афиной не прикасаться ни к какой работе. Обещание, свое, впрочем, она так и не выполнила, но зато всегда пользовалась случаем о нём вспомнить, когда кто-то заявлял ей, что она бездельничает. Хотя, Гермес-то пришёл не за этим. А зачем?

– Как думаешь, это какое-то разовое нападение или кто-то решил стать всесильным? – глядя куда-то в спину Гермеса, который занимался кофе, Афродита наконец решилась нарушить установившуюся на какое-то время тишину. – Если да, то кто это может быть?
Это точно не она и точно не Эрот. И это все, в чем Афродита могла быть уверена. Даже в Гермесе не могла, хотя ей, пожалуй, и очень хотелось. Но не спрашивать же у него прямо? Оставалось только продолжать задумчиво сверлить взглядом его спину.

Афродита только неопределённо пожала плечами. Наверное, она не против. Из Греции, конечно, Эрот привезет массу новых впечатлений и еще столько же – новых ненавистников, над которыми им с Гермесом доведется пошутить. Эти двое вместе были ничуть не менее страшны, чем Фобос на пару с Деймосом, хотя казалось бы. Богиня не хотела заранее представлять, что и у кого они стащат, и что потребуют за то, чтобы вернуть награбленное владельцам, но была абсолютно уверена, что это наверняка будет что-то грандиозное. Нет уж, лучше – пусть сюрприз. Тогда, в конце концов, она сможет в ответ на недовольства разводить руками и отправлять всех обиженных к Зевсу – как дед, отец, и вообще главный в Олимпе, разбираться со всеми проблемами должен был он. А она что, у нее все на месте и она ничего не делала. В этот раз. Взгляд зацепился за возвышающуюся на холодильнике туфлю. Афродита хмыкнула.

– Согласись, они вообще хорошо поднялись за последнее время. Все эти сериалы, вездесущий Марвел, постеры на каждом углу. Они там, конечно, сами на себя не похожи, но сценарий-то, очевидно, писал Локи. Так что неудивительно. Он всегда был талантливым молодым человеком, – это её «талантливым» звучало как-то особенно скептично, однако более подходящего слова почему-то не обнаруживалось, и слишком долго думать над тем, что говорит, Афродита не привыкла. В конце концов, все речи должны идти от души. А кто там что подумает – не так уж важно. – Но ты мог бы попробовать, у тебя никогда не было проблем с фантазией. В любом случае, вышло бы что-то получше, чем «Война богов».
Афродита пожала плечами. Что угодно было бы лучше того фильма, который не впечатлил не то что коллег по пантеону, но даже смертных. А их всегда было легко вдохновить симпатичной киношной чушью. Странно было одно – среди греков были и актеры, и, кажется, даже режиссеры, а ничего стоящего так и не сняли. И это несмотря на то, что сюжетов хватило бы ни на один сериал, даже если не браться за их переписывание, как это сделал скандинавский трикстер. Но нет. Ничего. Только старые мифы в Википедии, на которые даже взглянуть страшно. Она еще раз косо посмотрела на занимавшегося приготовлением кофе Гермеса. Кажется, это адскую машину с бредовыми статьями придумал он. Или нет?

Потом Гермес заговорил об Иисусе, и Афродита поморщилась. Ее оторопь брала, когда начинались разговоры о смерти бессмертных - все-таки смириться с тем,  что все это не осталось во временах титаномахии, было трудновато.
- А кого из нас любят в чужих пантеонах? Кудрявый и вовсе был сам по себе, и этой чудесной самостоятельностью всех и раздражал. Но даже он не заслуживал быть убитым вот так, - голос Афродиты сорвался,  и она замолчала, подбирая подходящее определение. - Вот так окончательно. Ты вообще думал об этом когда-нибудь? Что мы можем просто взять и умереть?
Никто никому не нравился. Даже среди богов одного пантеона дружбы-то почти не встречалось, что уж говорить о разных. Когда тебе со скуки пытаются напакостить твои же родственники - перестаешь ждать чего-то хорошего от чужих. Да что там, многим богам, чьи сферы ответственности совпадали, так называемые коллеги были как кость в горле. Афродита и сама бы не отказалась от того, чтобы парочка псевдо-богинь любви, вроде Фрейи,  в один прекрасный день исчезли. Но не так же. Она никому не могла пожелать смерти.

- Не знаю. Может, их было несколько и всем досталось немного? Мы могли на заметить даже на совете, тем более его проигнорировали слишком многие.  Я не видела почти никого из младших богов,  только двенадцать собрались, как в старые добрые. Но ты же не думаешь,  что все они скрываются?
Афродита тяжело вздохнула и покачала головой. Она была почти уверена, что, если кто-то хотел скрыть полученную силу, ему совсем не обязательно было не приходить на Совет. Скорее наоборот - если бы она была убийцей,  она бы точно пришла, опасаясь, что ее заподозрят. К тому же, если этот кто-то нашел оружие, способное лишить жизни бессмертного,  то,  может быть, в его руках есть еще что-то не менее опасное?

- Сливки. И побольше сахара,  - запах кофе распространялся по кухне, но даже это совершенно не успокаивало. Афродита побарабанила пальцами по столешнице,  помолчала еще с полминуты,  а потом снова подняла взгляд на Гермеса, который к тому времени уже должен был закончить с кофе.
- Я боюсь, - заявила она совершенно буднично, сама с удивлением замечая,  что звучит это так,  будто это было совершенно нормальным, чтобы она,  богиня, чего-то боялась. - Не представляю, что смогу сделать, если кто-то решит напасть на меня. Или на Эрота. Теперь слишком тяжело чувствовать себя в безопасности.

Отредактировано лихорадка (2018-10-04 18:59:12)